| UNBELIEVABLE.SU | ||||||||||||||
Войны Загадочные и интересные места/открытия Загадки прошлого Сокровища и пираты Загадки животного мира Личности/народы Катастрофы Праздники и обычаи Религия/Вера Искусство Медицина Высокие технологии НЛО/пришельцы Загадки космоса Истина
|
Поделиться с друзьями:
Николай Морозов и его труды В воспоминаниях писателя Юрия Олеши рассказывается о необычной ссоре его с критиком и историком Д. Мирским. «Когда, начитавшись Морозова, я с апломбом заявил, что древнего мира не было, — писал Юрий Карлович, — этот сын князя, изысканно вежливый человек, проживший долгое время в Лондоне, добряк, ударил меня тростью по спине.— Вы говорите это мне, историку? Вы... вы... — Да-да! Акрополь построили не греки, а крестоносцы! — кричал я. — Они нашли мрамор и... Он зашагал от меня, не слушая, со своей бахромой на штанах и в беспорядочно надетой старой лондонской шляпе». Потом они, конечно, помирились, и за бутылкой вина и цыпленком табака Мирский разъяснял Олеше, в чем, с точки зрения историков, состояло невежество знаменитого шлиссельбуржца. Писатель держался стойко, возражал, но в конце концов поддался доводам историков. «Я с ним согласился, что древний мир был, хотя многие прозрения шлиссельбуржца до сих пор мне светят, — вспоминал он. — Как бы там ни было, но то, что он создал свою систему отрицания древнего мира, гениально, если учесть то обстоятельство, что Морозов был посажен в крепость на двадцать пять лет, то есть лишен общения с миром, по существу, навсегда. — Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же! Вашего мира не было!» Какое простое и какое глубоко неверное объяснение мотивов морозовского подвига (а в том, что научное творчество Морозова — подвиг, сомневаться не приходится). Великие творения духа не создаются из чувства досады, «на слабо». Для этого нужны неизмеримо более глубокие и могучие мотивы — нужны способности, готовность посвятить всего себя бескорыстному исканию истины. И в жизни Морозова счастливые и трагические обстоятельства парадоксальным образом сплелись для выполнения этой задачи. Пылкий, любознательный гимназист Морозов увлекался астрономией, математикой, физикой, химией, ботаникой, зоологией, энтомологией, геологией и минералогией и в мечтах видел себя ученым, возглавляющим профессорскую кафедру. Но судьба его сложилась иначе: в 1874 году он отдался революционному движению и через десять лет оказался во вновь отстроенной тюрьме в Шлиссельбурге. И как ни кощунственно это звучит, Шлиссельбург чудесно преобразил Морозова. В то время как его союзники, ввергнутые в бессчетную вереницу тюремных дней, томились, тосковали, чахли, сходили с ума, кончали с собой, Николай Александрович с нетерпением ждал каждого нового дня. Тюремщики поистине ввергли его не в узилище, но во Вселенную. «Я часто улетал мыслью из стен гробницы в далекие мировые пространства, или в тайники органической природы, или в глубину веков», — писал он много лет спустя. Разносторонние научные интересы, некогда оставленные ради революционной борьбы, спасли Морозова в долгом одиночном заключении. Бездна свободного времени, отсутствие забот о хлебе насущном, о положении в обществе, о карьере, жажда бескорыстного познания истины породили феномен, подобного которому не знает история. 28 октября 1905 года, когда Морозова освободили после 25-летнего заключения из крепости, по словам историка науки Ю. Соловьева, «вышел человек, научные идеи которого были более передовыми, чем представления и убеждения некоторых профессоров, которые с кафедр университетов читали лекции, участвовали в заседаниях научных обществ, могли в любое время пойти в библиотеки и, наконец, работать в тиши своих уютных кабинетов». К тому времени, когда Николай Александрович навсегда покинул Шлиссельбург, объем его научных работ достигал 26 томов! Оказавшись после ареста в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, Морозов в качестве чтения имел только Библию, сохранившуюся здесь со времен декабристов. И вот когда он читал Апокалипсис — откровение любимого ученика Христа Иоанна Богослова о страшном суде и конце мира с его страшными всадниками, казнящими людей, со старцами, поклоняющимися божьему престолу, с ангелами и чудовищами, появляющимися на небе, его осенила необычная мысль. Не есть ли все эти ужасы переведенное на язык образов определенное положение светил, планет и зодиакальных созвездий? Не есть ли упоминаемый автором Апокалипсиса Вавилон — Византия, а восседающая на звере блудница — христианская церковь нечестивого ересиарха Ария, отрицающего божественность Христа? Если это так, то автором откровения мог быть не евангельский Иоанн Богослов, а константинопольский епископ Иоанн Златоуст, живший в IV веке. На острове Патмос, куда он был сослан византийским императором, ему, по его словам, и явился ангел, который передал «боговдохновенную книгу», написанную будто бы апостолом Иоанном Богословом. Из-за отсутствия нужных астрономических материалов проверку этой догадки пришлось отложить на четверть века, но, едва выйдя из заключения, Морозов произвел необходимые расчеты и установил: описанная в Апокалипсисе картина, переведенная на язык небесных тел, могла наблюдаться на острове Патмос 30 сентября 395 года, то есть как раз тогда, когда там находился Иоанн Златоуст! Апокалипсис оказался историческим документом, религиозно-политическим памфлетом, отражающим внутрицерковную борьбу, происходившую в IV веке. Проанализировав тем же методом библейские пророчества, определяя время появления описанных в них комет, солнечных и лунных затмений и расположения в это время небесных светил, Морозов показал, что многие из пророчеств написаны значительно позднее, чем утверждает церковная история, а именно — в раннее средневековье, а не за много столетий до нашей эры. Продолжение этих работ в царской России было затруднительно из-за препон, которые могли чиниться представителями церкви. И, возможно, великий труд жизни Морозова так никогда и не увидел бы света, если бы не Октябрьская революция и последовавшие за ней гонения на религию. 18 августа 1921 года, стремясь заручиться поддержкой главы советского государства, Морозов так объяснял Ленину цель предпринятого им десятитомного труда «Христос»: основа этой книги — «колебание всех ветхозаветных и новозаветных религиозных сообщений, основанное на определении времени этих событий астрономическим способом, причем оказывается полное несогласие хронологии, и естественное объяснение всякой мистики». Этот замысел ученого, по всей видимости, был поддержан. В 1924 году вышла 1-я книга этого уникального труда: «Небесные вехи земной истории человечества»; в 1926-м— 2-я книга: «Силы земли и небес»; в 1927-м — 3-я: «Бог и слово»; в 1928-м - 4-я: «Во мгле минувшего при свете звезд»; в 1929-м — 5-я: «Руины и привидения»; в 1930-м — 6-я: «Из вековых глубин»; в 1932-м — 7-я: «Великая Ромея». И тут разразился скандал. Восемь лет понадобилось идеологам партии, чтобы понять, что труды Морозова наносят удар не только по церкви, но и по самому историческому материализму К. Маркса. Специалисты-историки поспешили признать морозовскую теорию преемственной непрерывности человеческой культуры ошибочной, а приводимые Морозовым факты объявить ошибочно им истолкованными и сомнительными. Выпуск издания был остановлен, и три последних тома остались ненапечатанными. Справедливости ради следует сказать: взгляды Морозова на историю действительно ошеломляют. Понимая, что в ограниченном объеме журнальной публикации невозможно систематически изложить концепцию Николая Александровича (в семи вышедших томах на это понадобилось 5822 страницы), мы ограничимся изложением лишь некоторых его особенно экстраординарных утверждений, которые некогда так шокировали его современников. Среди исследователей античности не было специалиста более широкой эрудиции, чем Николай Морозов. Обладая уникальной естественнонаучной подготовкой, он одновременно имел основательные лингвистические познания, лежавшие в основе его весьма нетрадиционных, порой парадоксальных исторических воззрений. «С детства я знал только русский и французский языки, — писал он в старости, — потом в гимназический период выучился латинскому, греческому, славянскому и немецкому. Совершенно случайно ознакомился в Москве с украинским. Из церковных служб и чтения духовных книг я ознакомился с церковнославянским. А после уже самостоятельно во время первого заточения я выучился английскому и, увлекшись языкознанием, тогда же подучился итальянскому и испанскому. Затем уже в Шлиссельбургской крепости я выучился польскому языку и говору с древнееврейским я познакомился только в 1912 году во время заточения в Динабургской крепости и читал на нем только одну Библию, а на санскритском, арабском, новогреческом не читал ничего, кроме грамматик и словарей». Все это, хотя сам Морозов не считал себя специалистом в лингвистике, делает достаточно весомыми его утверждения о событиях античной истории, которые во многом зиждутся именно на материалах языкознания.  Николай Александрович Морозов (1854-1946). Революционер-народник, ученый. Почетный член АН СССР. Член кружка «чайковцев», «Земли и воли», Исполкома «Народной воли», участник покушений на Александра II. В 1882 году приговорен к вечной каторге. Освобожден в 1905 году, занимался литературной и лекционной деятельностью. С 1918 по 1946 год возглавлял Ленинградский естественнонаучный институт им. П. Ф. Лесгафта. МИРАЖИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ УЧЕНОСТИ По свойственной юным доверчивости все мы, изучая в школе историю древнего мира, не задумывались над вопросом о том, когда и как явились европейскому миру труды великих мыслителей античности. И нас вполне удовлетворяли невнятные сведения в учебниках о древних письменах, которые, последовательно перекочевывая с глиняных и восковых дощечек сначала на свитки папируса, потом на листы пергамента, а с них на бумагу первых печатных книг, дошли до наших дней. Хотя, казалось бы, нетрудно было догадаться, что для таких огромных поэм, как, скажем, «Илиада» или «Одиссея», не хватило бы никаких глиняных плиток, да и пергамента потребовался целый воз. И в действительности, конечно же, все было совсем не так... Вот как выглядело, например, появление сочинений Платона на европейском книжном рынке. В 1481 году флорентиец Марчеллино Фичино принес богатому венецианскому издателю Венету тридцать шесть своих рукописей на латинском языке и заявил, что это перевод сочинений некоего древнегреческого философа Платона. Хотя греческих подлинников Фичино издателю не показал, тот поспешил опубликовать принесенные ему латинские рукописи, и имя Платона, что в переводе с греческого означает «Широкий», прогремело по всему тогдашнему читающему миру. А вместе с ним пришла слава и немалые деньги к его переводчику на латынь Фичино. В следующем издании он устранил ряд анахронизмов, указанных ему читателями, но по-прежнему не показал никому греческих подлинников. Не сделали этого и наследники Фичино. Обостренный интерес к этим подлинникам побудил другого издателя тех времен, Альдо Манучио, объявить, что он заплатит по золотой монете за каждое исправление фичиновых переводов по представленному кем бы то ни было греческому оригиналу. И вот прошел 31 год после первого издания Платона на латыни, и венецианский купец Марк Мазур представил издателям будто бы найденные им греческие тексты этих произведений... Получается так, говорил Морозов, что хитрый мореплаватель, узнав о предложениях издателя, заказал во время своих путешествий тридцати шести грекам перевести по одному сочинению из Фичинова сборника и, собрав их вместе, продал итальянским издателям как подлинники Платоновых произведений! Такое предположение хорошо объясняет тот отмеченный многими исследователями факт, что сочинения Платона противоречат одно другому. Не в силах признать, что рукописи Платона поддельные и написаны разными авторами, специалисты по античности предпочли нелепое утверждение, будто Платон писал эти труды в разные периоды жизни, причем менял свои политические, моральные и религиозные взгляды на прямопротивоположные! Исследовав приписываемые Платону греческие тексты разработанным им методом лингвистических спектров, Морозов установил, что они принадлежат не одному неустойчивому во взглядах автору, а совершенно разным писателям, по философизму и манере изложения принадлежавшим не к древности, а к XV веку нашей эры!  Похожая история приключилась и с другим греческим философом Аристотелем, имя которого в переводе на русский язык означает «Наилучшее Завершение». Авторы эпохи Возрождения утверждали, будто великий философ с таким странным именем жил с 384 по 322 год до нашей эры, а его многочисленные сочинения, пролежав где-то около тысячи лет, объявились в Европе в арабских переводах в VIII веке нашей эры, к XIII—XIV векам распространились между учеными Запада и стали здесь так популярны, что принесли своему автору славу «верховного учителя в человеческих делах». А что было на самом деле? Сочинения этого загадочного философа впервые были опубликованы в Венеции в 1489 году на латинском языке в редакции и с комментариями испано-арабского философа Аверроэса из Кордовы. А спустя шесть лет (время, достаточное для того, чтобы перевести их с латыни на греческий) уже знакомый нам Альдо Манучио издал их на греческом.  Проанализировав тексты «Наилучшего Завершения», Морозов пришел к выводу, что это «не представления древних, а представления о древних, сложившиеся в эпоху Возрождения, когда ученые Западной Европы писали от их имени и по-латыни, и по-гречески свои собственные мысли и что это даже сочинения не одного лица, а целой школы»... Еще более поразительные открытия ждали Морозова при изучении истории Древнего Рима, основные сведения о которой содержатся в трудах Тита Ливия — Почтенного Ливийца. Этот необыкновенный человек, родившийся будто бы в 59 году до н. э., написал 144 тома «Истории романского народа от основания столицы». Правда, из них до наших дней дошли только 35. В первом издании Тита Ливия, напечатанном в Риме в 1469 году по утраченной рукописи, содержалось 30 книг, в которых описывались события от основания Рима до 292 года до н.э. и с 217 до 176 года до н.э. Позднее в Гессене в Бенедиктинском монастыре была «открыта» рукопись еще пяти книг, продолжающих историю до 165 года до н. э., которая сразу же была опубликована в Базеле в 1531 году. Ценность трудов Почтенного Ливийца для Морозова состояла в том, что в них есть, как он говорил, астрономические зацепки — описание пяти солнечных и лунных затмений и одной кометы. Хронология таких событий может быть установлена объективно и сопоставлена с описаниями историка. Проделав эту весьма кропотливую работу, Морозов пришел к выводу, что описанные у Ливия астрономические события, происшедшие будто бы в III—II веках до нашей эры, не могли наблюдаться ранее V—X веков НАШЕЙ эры (!). Выходит, заключает Морозов, Тит Ливий — это какой-то скрывшийся под псевдонимом автор Эпохи Возрождения, описывавший по довольно точным документам гораздо более поздние события, но и много нафантазировавший от себя. «Относительно же места действия, — писал Морозов, — я отмечу только, что римлянами (ромейцами, от слова Roma — Рим) всегда называли себя не итальянцы, а греки, а потом и Город (Urbs) Почтенного Ливийца более подходит под Константинополь, чем под итальянский Рим». Говорят, среди почитателей трудов Тита Ливия были знаменитые римские политические деятели — Сенека («Старик») и Марк Цицерон («Увядший Горох»), а также видный историк Тацит («Молчаливый»), будто бы живший в 55—120 годах нашей эры. Главным трудом этого плодовитого писателя считаются «Летописи» (история Рима при императорах Тиверии, Калигуле, Клавдии и Нероне) и «Истории» (смутное время Гальбы, Оттона и Вителлия). Труды эти давно вызывали сомнения в своей подлинности, и Морозову здесь осталось лишь изложить труды своих предшественников — Росса, Гошара Амфитеатрова, опубликовавших свои исследования задолго до морозовского «Христоса». Согласно их исследованиям, автором сочинений Тацита явился Поджио Браччиолини (1380—1460) — одаренный итальянский литератор и лингвист, знаток латыни, греческого и еврейского языков. Начав свою карьеру с должности копииста при папском дворе, он закончил ее на посту канцлера Флорентийской республики. Ведя жизнь гуляки и проказника, Браччиолини, нуждавшийся в деньгах, вошел в сношения с царем тогдашнего книжного рынка Никколо Никколи, которому на протяжении многих лет поставлял переводы будто бы античных авторов, в действительности фабриковавшиеся группой способных, но нечистых на руку литераторов. В 1415 году он предложил Никколи большую партию древних манускриптов, будто бы обнаруженных в старинной башне Сен-Галленского монастыря. Так появились в духовном обороте Западной Европы сочинения Квинтилиана, Валерия Флака, Нония Марцелла, Проба, а позднее «Буколики» Кальпурния и несколько глав Петрония. Такой выброс якобы античных сочинений на книжный рынок создал ажиотажный спрос, и среди клиентов Браччиолини и компании появляются короли, герцоги, кардиналы, университеты. В этих условиях фальсификаторы стали искусно вставлять в подложные произведения Плиния Младшего, Тертуллиана, Орезия, Сидония и других якобы античных авторов упоминания о выдающихся исторических трудах Тацита. Создалась ситуация, когда многие слышали о его великих трудах, но никто не имел счастья их читать. И вот спрос породил предложение: Тацит нашелся! В ноябре 1425 года Браччиолини сообщил Никколи, что некий монах, его приятель из Германии, предлагает партию древних рукописей, среди которых есть несколько произведений Тацита. Обрадованный издатель немедленно согласился на сделку, но Браччиолини не спешит. Четыре года он водит издателя за нос рассказами о том, что монах его подводит, а тем временем ведет переговоры об этих рукописях с богатыми меценатами. Наконец, Никколи получает и издает первую рукопись Тацита, а Браччиолини распространяет слухи, что у него имеется более древний Тацит из малодоступного северного монастыря... Эти вечные таинственные монахи были, по мнению Гошара, частью фальсификационной системы, налаженной Поджио. Их никогда никто не видел и не слышал, но сегодня один из них приносит из Швеции или Дании потерянный том Тита Ливия; завтра другой таинственный монах несет из Корвеи или Фульды Тацита. И всегда почему-то с далекого малодоступного севера, и всегда именно то, на что сложился бешеный спрос. За восемьдесят лет своей жизни Браччиолини «открыл» Квинтилиона, трактаты и речи Цицерона, сочинения Лукреция, Петрония, Плавта, Тертуллиана, Тацита и многих других «древних римлян». К концу жизни Поджио насытился своей апокрифической литературой, стал писать исключительно под своим именем. Созданная Браччиолини и ему подобными система фальсификации античных рукописей не могла долго держаться в тайне: движимые честолюбием, истинные авторы не могли удержаться и не похвастать в дружеской компании тем, что именно они сочинили книги древних авторов, которыми восхищается просвещенная Европа. И этим объясняется то глубокое недоверие, с которым современники эпохи Возрождения встречали каждую очередную «находку» всех без исключения древних классических авторов. «Эпоха Возрождения» была на деле «Эпоха Зарождения», — писал Морозов, — но по условиям религиозной жизни своего времени и других причин это «зарождение» выразилось в очень оригинальной форме — в апокрифе, то есть систематическом приписывании своих собственных произведений мифическим лицам древности». ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОЛЕ АНТИЧНОСТИ Изыскания, подобные вышеприведенным, можно было бы продолжать до бесконечности, но в этом нет необходимости, так как Морозов уже проделал эту работу. Собрав имена всех выдающихся интеллектуалов Древней Греции и Рима, а также годы их жизни и деятельности в традиционной хронологии, он построил диаграмму, упрощенный вариант которой приведен здесь:  По горизонтальной оси отложено десять интервалов, обозначающих тот или иной вид умственной деятельности: лирическая поэзия, сатира, драматургия, ораторское искусство и т. д. По вертикальной — хронологическая шкала от 900 года до нашей эры до 1700 года нашей эры. Разнеся имена античных писателей и мыслителей по столбцам в соответствии с годами их жизни, Морозов получил хронологическую картину духовной деятельности Древней Греции (синие отрезки) и Древнего Рима (зеленые отрезки). Проведя горизонтальные линии через точки - 900, - 700, - 500, - 300, 0, 1200, 1300 и 1600 вертикальной оси, Морозов получил периодизацию греко-римской и европейской культуры (периоды: эпический, поэтический, драматический, дидактический, римский, византийский, крестовых походов, эпоха Возрождения). Диаграмма делает удобообозримой всю картину традиционной интеллектуальной истории Европы. Так, в древнейшем — эпическом — периоде мы обнаруживаем активность только в лирической и героической поэзии (синий отрезок в столбце 1). Сюда Морозов вписывает 5 имен, наиболее знаменитые из которых Орфей, Гомер и Гезиод. Во втором периоде — поэтическом — границы творчества расширяются: кроме 13 поэтов в первом столбце (в их числе Сафо, Пиндар и Анакреон), появляются 3 имени в столбце 2 — сатира - и 1 в столбце 10 — астрономы, географы, математики (это знаменитый философ Фалес, утверждавший, что все произошло из воды). После этого начинается блестящий классический период греческой культуры — драматический. Поэзия и сатира сходят на нет, зато в столбце 3 — драматургия — появляется 14 имен, включая Аристофана, Эсхила, Софокла, Еврипида. В столбце 4 — ораторское искусство — 5 имен, в том числе Ликург и Демосфен; в столбце 5 — преднаучная философия — 7 великих имен - Гераклит, Платон, Анаксагор, Теофраст, Демокрит, Сократ, Аристотель; в столбце 9 — история — 5 имен, включая Геродота, Фукидида и Ксенофонта; в столбце 10— астрономы, географы, математики — 3 имени, среди которых Евклид. В следующем александрийском периоде — дидактическом — духовная деятельность Древней Греции концентрируется на буколической и дидактической поэзии — столбец 6 (8 имен), на софистике, любомудрии — столбец 8 (греческий Вольтер Лукиан); истории — столбец 9 (3 имени) и астрономии, географии, математики— столбец 10 (7 имен, включая Архимеда, Аристарха Самосского, Эратосфена, Герона, Страбона, Гиппарха). В пятом — римском — периоде греческий мир порождает евангельское учение — в столбце 7 имена 4 апостолов-евангелистов; продолжается деятельность любомудров — столбец 8 (4 имени, среди которых Иоанн Златоуст); много историков — столбец 9 (7 имен, включая Иосифа Флавия, Плутарха и Аппиана); закат ученой деятельности — в столбце 10 всего одно имя, но зато великое — Птолемей. Византийский период знаменует собой закат греческой культуры, духовная деятельность практически прекращается, лишь в столбце 8 видим одно имя Иоанна Дамаскина и в столбце 9 - имя историка Сократа-Схоласта. Правда, именно в столбце 9 (красный отрезок в верхней части) появляется единственный мостик, связывающий культуру Древнего мира с эпохой крестовых походов и через нее с нашим временем. Здесь впервые появляются подлинные рукописи, возраст которых не подвергается сомнению. Их 9, включая Пасхальные хроники, а также хроники Георгия Амартола, Георгия Кедрена, Иоанна Зонара и Никиты Акомината. И это самые древние рукописи, которыми располагает историческая наука. Что касается Древнего Рима, то его духовная деятельность концентрируется на рубеже старой и новой эры, около нулевого года. Век поэзии — зеленый отрезок в столбце 1 (10 имен, в числе которых Флак, Овидий, Виргилий); сатира — 7 имен в столбце 2 (в том числе Апулей, Ювенал, Гораций); драматургия — 9 имен в столбце 3; ораторство — 5 имен в столбце 4 (Цицерон, Катон, Красс); преднаучная философия — 4 имени в столбце 5 (Плиний Ст., Плиний Мл., Сенека); дидактическая поэзия — 4 имени в столбце 6 (Овидий, Виргилий, Лукреций); история — 6 имен в столбце 9 (среди них Юлий Цезарь, Тит Ливий, Тацит)... Мы уже знаем, что Морозов, как и многие другие исследователи, сомневался в древнем происхождении трудов Платона, Аристотеля, Тита Ливия, Тацита. Снова и снова размышляя над диаграммой, он убеждался в полной неправдоподобности этого, как он выражался, «плодопеременного хозяйства» в древней истории. Здесь что ни имя, то вопрос. Как мог, например, Пифагор разработать теорию чисел за тысячу лет до того, как арабы изобрели десятичную систему счисления, без которой ни о какой теории чисел не могло быть и речи? А разве не усматривается в «огне», провозглашенном Гераклитом первопричиной всех вещей, флогистон Георга Шталя, появившийся на свет в последние годы XVII столетия? Неужели не удивителен Демокрит, который будто бы в V веке до н. э. говорил об атомах почти то же самое, что говорил о них Лавуазье 2200 лет спустя? А древнейший из философов Фалес, который, не зная длительности солнечного года, будто бы предсказал солнечное затмение, долженствующее состояться 28 мая минус 584 года по Юлианскому календарю, который появился едва ли не восемьсот лет спустя? И такие недоуменные вопросы возникают на каждом шагу. Почему ранее V века до н. э. родятся только поэты? Почему во времена Гомера, писавшего огромные поэмы гекзаметрическими стихами, нет историков, хотя именно исторические записи — это первое, к чему прилагается письменность? Почему древнегреческая поэзия прерывается на тысячу лет до эпохи Возрождения, а ей на смену приходит богатейшая драматургия? Почему драматурги исчезают так же внезапно, как поэты, чтобы тоже возродиться через тысячу лет, а им на смену являются дидактические поэты и математики? Почему продолжением глубоких и изысканных исторических сочинений Геродота, Фукидида и Ксенофонта стали примитивные летописи и хроники Средневековья? Не потому ли, предполагает Морозов что все так называемые древние авторы на самом деле работали в эпоху Возрождения, когда «была мода апокрифировать лирические и героические поэмы в самые древние века; драмы, комедии, философские и ораторские произведения вслед за этим, а буколическую и дидактическую поэзию еще позднее. Историков же поневоле пришлось распределить по разным векам: ведь в то время, как в один и тот же год могли быть написаны десятки различных по содержанию комедий или стихов, нельзя же допустить, чтоб в одно и то же время Греция имела несколько различных историй?» Подводя итоги своему анализу диаграммы, Морозов приходит к заключению, что никаких древних рукописей в природе не существовало, что все сочинения так называемой античности дошли до нас либо в рукописях на пергаменте древность которых никогда не уходит глубже XI века, либо в печатных изданиях XV—XVIII веков, причем рукописи, с которых производился набор, бесследно куда-то пропали. То есть, пишет Морозов, «явно были уничтожены владельцами после напечатания». По словам Морозова, при изучении истории Древнего мира его всегда удивляло таинственное сходство трех периодов в истории Римской империи. Так, в Италии из первичной демократии возникло военно-монархическое государство, созданное двумя братьями Ромулом и Ремом. Потом Ромул убил брата, стал единовластным правителем, был признан святым, в его честь строили храмы и служили молебны. Просуществовав два с половиной столетия, эта монархия пала, настало смутное время, потом установилась было республика, но тут к власти пришли два соправителя и установили новую монархию. Потом один из них — Октавиан — умертвил другого — Антония, был признан святым — Августом и умер в славе. Но опять: прошло два с половиной века на смену монархии Августа пришло смутное время, нахлынула новая волна, и два соправителя Константин и Люциний создали третье монархическое государство, простершее свою власть на территории Балканского полуострова, Ближнего Востока, Египта и Италии. И та же история: умертвивший соправителя Константин причислен к лику святых, ему служат молебны, а через два с половиной века монархия распадается, и на ее территории возникают средневековые республики и княжества... «Все это было для меня совершенно непонятно до тех пор, — писал Морозов, — пока мне не удалось установить астрономическим путем, что евангельский Христос был столбован (распят.— Ред.) 21 марта 386 года, что Апокалипсис был написан 30 сентября 395 года и что гонитель христиан Нерон списан с императора-консула Валента. при котором тоже было гонение на христиан». Если Нерон — Валент, то и все императоры Второй империи могут иметь аналогов в Третьей. И не исключено, что такая же зависимость существует и для царей Первой империи. Проведя скрупулезный анализ источников, Морозов пришел к выводу: все Второе Римское царство во главе с Августом Цезарем списано с Третьего царства, единственно реально существовавшего в Византии, а Первое царство Ромула и Рема, а также библейское «царство Давида» оказались миражами миража. Вместе с этими царствами исчезло из рассмотрения «все христианство первых трех веков нашей эры и все иудейство до появления на свет Ария-Арона в конце III века нашей эры. Понятно стало и то, что ни одно из солнечных и лунных затмений не оправдалось до конца III века, а с IV века все оправдались». Но если не было Юлия Цезаря, Помпея, Клеопатры, Ганнибала, то откуда же взялись в Риме античные дворцы, триумфальные арки, статуи, Колизей? Чтобы ответить на эти вопросы, следует вместе с Морозовым совершить вылазку в то самое «мрачное Средневековье», о котором почему-то скупо пишут в наших учебниках истории... «Для верного понимания древней истории, — писал Морозов, — мы должны освободить себя от привитой нам с детства идеи, что Римская империя вышла из итальянского Рима». Никогда этот город, стоящий среди болот в сорока километрах от устья мелководного Тибра, не мог соперничать с Константинополем на Босфоре, расположенным на берегах двух континентов и связанным морскими путями с Балканской Романией, Румелией, Грецией и Греческим архипелагом, Малой Азией, Египтом, Тунисом и Южной Италией. Самой природой поставленный в центр Средиземноморского мира Константинополь закономерно стал с 324 года н. э. столицей Великой Римской империи, граждане которой именовали себя не византийцами, не греками, не эллинами, а ромаями, то есть римлянами. Итальянский же Рим был в это время третьестепенным городком, имевшим значение лишь как религиозный центр наподобие Мекки или Лхасы. Но значение этого городка возрастало по мере того, как формировалось христианство, оказывая все большее и большее влияние на политическую, общественную и частную жизнь людей Западной Европы. И на протяжении нескольких столетий главное внимание римской церкви сосредоточивается на нескольких направлениях деятельности, необходимых для процветания города. Прежде всего драматической особенностью Рима было то, что, претендуя на духовную власть над всем миром, он не мог оборонить себя даже от мелких соседей. И постоянной заботой римских понтифексов, а потом и пап, был поиск могущественных светских покровителей. Далее процветание города и церкви зависело от притока паломников, для чего требовалось создать и постоянно поддерживать любой ценой престиж и славу города: привлечением всевозможных реликвий и мощей, строительством роскошных дворцов и храмов, проведением массовых шествий, увеселений и зрелищ, распространением сведений о былом могуществе и славе города Рима. Действуя в совокупности, все эти мероприятия создали условия для одной из величайших фальсификаций в истории. Вот несколько примеров. Грегоровиус — самый авторитетный историк по истории средневекового Рима. Он настолько пропитан идеологией величия древнего Рима, что, описывая величественные сооружения, дворцы и здания, видит в них только бледные подобия того, что было на их местах в древности. Так, глядя на знаменитый Пантеон, построенный при понтифексе Бонифации IV в 608—615 годах, он не забывает отметить, что на этом месте стоял много веков заброшенный языческий храм, пока Бонифаций IV на его руинах не устроил вновь храм, но уже христианский... Вот знаменитый водопровод, будто бы «построенный еще рабами Рима». Он вступил в строй при понтифексе Адриане I (772—795), но Григоровиус опять не преминул напомнить: водопровод-де только «восстановлен» Адрианом. Возникает вопрос: на чем основывались такие категорические поправки? Чтобы ответить на этот вопрос, Морозов проштудировал два самых старинных путеводителя по Риму, с которых списывали все последующие авторы, и пришел к выводу: ни на чем, кроме легкомыслия авторов, эти труды не основаны. «Памятники, считаемые теперь за классические, часто обозначаются именами церквей, считающихся теперь за построенные будто бы на развалинах тех памятников». В 1300 году Бонифаций VIII устроил в Риме знаменитое паломническое торжество в честь наступления XIV века; папская булла обещала полное отпущение грехов всем, кто посетит базилики Петра и Павла — и приток паломников ожидался беспримерным. К этому торжеству, считает Морозов, был построен знаменитый Колизей. «Невольно приходит в голову, что такое здание воздвигнуто было первоначально для какого-то исключительного турнира во славу Мадонны. Все его устройство приспособлено к этому, а сообщения о его легендарном прошлом все позднего времени. Кстати, как замечает Морозов, гладиатор в переводе на русский означает «меченосец»... В самых ранних документах римского сената, относящихся к XII веку, Морозов отыскал сведения о сдаче в аренду знаменитых якобы античных колонн Траяна и Антонина, а также арки Тита. Из этих документов явствовало, что эти сооружения приносили своим владельцам какие-то доходы, а раз так, то легенды об их древнем происхождении могли сочиняться с корыстной целью. Не исключено, что не всегда собственники этих сооружений могли устоять перед искушением и при реставрациях и ремонтах делали надписи в доказательство древности сооружения и происхождения рода. Тогда же в XII веке в Риме появились и начали процветать семьи художников и скульпторов. «Помещаясь в своих уединенных мастерских, — писал Морозов, — они среди шума и бедствий междоусобных войн создали всю классическую скульптуру, так как почти все папы без исключения уже заботились об украшении статуями церквей и дворцов, включая Ватиканский». Отвечает Морозов и на вопрос о происхождении римских развалин, которые любителями и поклонниками древности рассматривались как неопровержимые доказательства существования античного Рима. В действительности же это следы ожесточенной борьбы за власть между сторонниками пап — гвельфами и их противниками гибеллинами в XII—XV веках. Однажды во главе гибеллинов оказался некий Бранкалеоне, который приказал разрушать замки и дворцы гвельфов. «Подкапывали основание, поддерживая башню деревянными подпорками, — писал очевидец,— потом зажигали их, и башня падала»... Таким образом во многих городах Италии, в том числе и Риме, были разрушены десятки роскошных зданий, останки которых позднее выдавались за античные руины... «И что же мы видим после всего сказанного в этих томах нашего исследования? — вопрошал Морозов, заканчивая очередной том. — От древней классической Греции и от древнего классического Рима ничего реального не осталось. Не осталось ничего реального и от Древней Финикии, Древнего Карфагена и от царств Израильского и Иудейского».. На что же мог рассчитывать Морозов после подобных заявлений? Меньше всего на прекращение издания в 1932 году и наложение строжайшего запрета на малейшее упоминание об этих работах в советской печати на долгие пятьдесят лет... Николая Александровича и на этот раз спасла фантастическая разносторонность: перестав работать над запретной темой, он переключился на другие проблемы, которые успешно разрабатывал до самой смерти в возрасте 92 лет. Заряд жизненных сил в этом необыкновенном человеке был таков, что в начале Великой Отечественной войны, перевалив за восьмой десяток, он записался в народное ополчение... Лишь в конце 70-х годов группа математиков — М. Постников, А. Фоменко, А. Мищенко и др., — приступив к дальнейшей разработке поставленной Морозовым проблемы, опубликовала несколько статей в научной печати. Однако предпринятая в 1982 году попытка журнала «Техника и наука» сделать эти работы достоянием широкой гласности повлекла за собой строгое внушение со стороны ЦК КПСС. И вот теперь мы снова предлагаем вниманию читателей изложение морозовской концепции о преемственной непреоывности человеческой культуры и статью математика Анатолия Фоменко, рассказывающего о разработанных им и его коллегами методах научного анализа исторических документов. Об этом читайте в статье: Современные проблемы хронологии древностей. Поделиться с друзьями: Комментарии:
Правила: В комментариях запрещено использовать фразу 'http', из-за большого кол-ва спама Добавить комментарий: |
Последние статьи:
| ||||||||||||
